Александр и Лев Шаргородские - Министр любви [cборник рассказов]
— Когда я коснусь своими губами земли твоей?!.
— Не стоните! Говорите уверенно, как борец, как узник Сиона.
— Попробую, — сказал я.
— Два дня на репетиции, — сказал Зелик, — я пока подготовлю место в сумасшедшем.
Мы начали репетиции. Я решил, по совету Зовши, симулировать великого еврейского поэта средневековья Иегуду Галеви. Я выкрикивал здравицы Израилю, а Зовша уточнял: это для тюрьмы, это для психушки. То, что для тюрьмы — я исключал.
Перед больницей меня проверил Зелик.
— В вас пропал Томазо Сальвини, — сказал он. — Завтра в девять, в сумасшедшем.
Ночью я не спал. Ветер завывал и ветка сосны стучала в окно.
Я думал о превратностях человеческой судьбы. Все началось так невинно — какой‑то гипс. А теперь мне вместо завода предлагалась тюрьма, вместо тюрьмы — психбольница, что дальше?
Я решил бежать в Ленинград. Вызвал такси и помчался к аэропорту.
С самолета меня сняли.
— За нарушение подписки о невыезде, — сказал лейтенант, — плюс два года.
— К чему? — не понял я.
— К любому сроку, что получите. Идите и ждите повестки в суд. Мне ничего не оставалось, как ехать в сумасшедший дом.
Меня одели в пижаму болотного цвета и отвели в палату.
Посреди ее в записанной простыне, перекинутой через плечо на манер римской туники, стоял Беркович.
— Император Адриан, — представился он и высоко вскинул руку в римском приветствии, — Публий Элий Адриан! Завтра идем сносить с лица земли Иерусалим! Вы с нами?
— Чем будете сносить? — поинтересовался я.
— Плугом, — ответил император, — камня на камне не оставим. Надо покончить с евреями раз и навсегда!
Врачи, наблюдавшие эту сцену, были довольны. У них прямо слюнки текли.
— Да, да, — согласился я.
— Чтобы забыли название их народа, их страны, их столицы! Иерусалим я назову «Элиа Капитолина», а Иудею — Палестиной! А пока я запретил изучать Тору. Надеюсь, вы не изучаете?
Тут я вспомнил, кто я.
— Изучаю, — бросил я, — я тебе за Тору горло перегрызу, римский пес!
Я бросился на Берковича. Мы схватились и, тяжело дыша, катались по полу. Врачи с удовольствием наблюдали за баталией.
— Иерусалим стоял и стоять будет! — вопил я.
— Плугом снесу! — вопил Беркович.
Мы колотили друг друга кулаками.
— Покушение на императора! — орал он, — эй, стража!
Несколько санитаров дали мне по поджопнику.
— Израиль стоит и стоять будет! — отвечал я, — кто подобен народу твоему, Израиль?! — я боднул Берковича в живот и перешел на Иегуду Галеви:
— «Сион, неужто ты не спросишь о судьбах узников своих?..»
Беркович огрел меня по шее.
— Я запрещу обрезание! — рычал он.
— «…Которых вечно в сердце носишь среди просторов мировых», — закончил я.
Врачи были недовольны.
Своих жидов мало, — ворчали они, — упечь бы тебя, сука, на Колыму, лет на десять.
Первое представление прошло на редкость удачно. Дальше было хуже — императора все обожали, меня ненавидели. Беркович торжественно шествовал по коридорам, высоко вскидывал руку, и врачи всегда отвечали ему таким же приветствием. Когда он приказывал: «Ниц» — некоторые падали. Они как‑то понимающе кивали, когда он несколько раз в день призывал снести плугом Иерусалим и снисходительно смотрели, когда Адриан избивал других больных, которые, как ему казалось, делали обрезание и изучали Тору.
Вскоре Берковича выпустили. Уходя, он высоко вскинул руку.
— Патриции, — вскрикнул он, — на месте Иерусалимского Храма я воздвигну свою конную статую!
Врачи зааплодировали. У многих на глазах были слезы.
После ухода императора ко мне стали относиться еще хуже. Иегуда Галеви раздражал здоровый персонал больницы. Особенно его призывы вернуться к Сиону. Когда я начинал:
«Сион, неужто ты не спросишь…» -
они просто не могли работать. Однажды они дружно побили меня в гладильной.
Они мурыжили меня месяцев пять, потом выпустили с диагнозом «маниакальный психоз, осложненный иудео — сионистким бредом».
«Дай мне добраться до Хеврона», — завыл я на прощание –
«И там, у памятных могил…»
— Уходите, Галеви, — попросил главврач, — а не то я вызову КГБ.
Я вернулся в Ленинград. С завода меня уволили, соседи сторонились, приятели бросили. Я стал рядовой сумасшедший в сумасшедшей стране.
— Ну, неплохо погулял по пляжу? — спрашивал я себя.
Единственное, что спасало меня, была Тора. Я не работал, не учился, не голосовал, не ходил на демонстрации — я изучал Танах.
Он вывел меня из Египта…
Как‑то, сидя в кафе на Бен — Иегуда в Иерусалиме, я встретил императора Адриана.
— Приехали сносить Иерусалим? — спросил я, — где плуг?
— В кибуцце, — ответил император, — я работаю за плугом. Кем еще может работать сегодня доктор, прибывший из России?
Помните ваши стихи, Галеви?
Он начал декламировать:
«Дай мне добраться до Хеврона»,
«И там, у памятных могил…»
И что там? Кем вы стали «там»?
— Посудомойкой, — ответил я, — ресторан «У Сруля».
— Неплохо устроились у памятных мест, — протянул «император». –
Послушайте, Галеви, а не податься ли нам снова в сумасшедший дом? Я буду кричать «В Израиль, в Израиль, где текут молоко и мед!» Разве не сумасшедший орет сегодня такое? Давайте, Галеви, допьем кофе и пойдем в сумасшедший дом.
— Зачем? — сказал я, — сегодня я могу ответить на вопрос Бога «Где ты?»
Дом с крышей в стиле рококо
На сорок седьмом году своих путешествий Лурия прибыл в городок, где‑то в Европе, но на краю с Азией, откуда, впрочем, в хорошую погоду виднелся и кусок Африки.
Городок был ничем непримечательный и Лурия уже было собрался покинуть его, как в местной харчевне повстречал старого еврея с зеленоватым лицом, в красном картузе, сюртуке и брюках в клеточку. В руках у него была скрипочка.
— Пан уже покидает наш штетл? — спросил еврей, будто они были давно знакомы.
— Вы клезмер? — Лурия не любил прямо отвечать на вопросы.
— Нет, шер мсье, просто иногда поигрываю.
— В харчевне?
— На крыше, либе герр, заберусь на какую‑нибудь крышу и играю.
— Почему не на земле?
— С крыши лучше виден наш мир, милостивый пан.
— Не трудно забираться в вашем возрасте? — еврею было лет семьдесят.
— Не так трудно забираться, как слезать, — ответил тот, — иногда меня снимает местная пожарная команда. Пожаров у нас почти нет — должны же они чем‑то заниматься. Так вы нас покидаете?
— А что смотреть в стольном граде? — поинтересовался Лурия.
— Меня зовут Шимен, — еврей приподнял картуз, — какие у вас красивые часы, либе герр, какой циферблат, какие стрелочки! Сразу видно, что они всегда показывают хорошее время… У меня никогда не было такого времени, у меня никогда не было таких часов… Как зовут уважаемого эффенди? Простите, что я вас по — разному называю — через наше местечко прошло столько армий, — через Шимена прошли немцы, турки, французы, кто только через меня не прошёл, сеньор…
— Лурия, — продолжил тот.
— Каро сеньор, — протянул старик, — вы знаете, что у вас разные глаза?
Один смеётся, другой плачет.
— Не замечал, — сказал Лурия.
— Это для равновесия, — успокоил Шимен, — и вот вы с вашим равновесием ничего не увидели в нашем местечке. Посмотрите на меня левым глазом. Что вы видите?
— Еврея с нечесанной бородой.
— Теперь правым.
— Евремя с нечесаной бородой.
— Не понимаю, — вздохнул Шимен, — зачем Б — г дал вам два разных глаза, если вы ими видите одно и то же. Ну, хорошо, и сколько лет этому еврею?
— Левым глазом 75, правым — чуть меньше.
— Это потому, что он веселее. Так вот, смотрите на меня правым глазом, смотрите левым — мне 311 лет! — Шимен оправил бороду.
— И сколько из них вы сумасшедший? — поинтересовался Лурия.
— 35, — ответил еврей, — в 110 лет я принял себя за Мессию, но когда к нам пришёл другой мишуге, тоже Мессия — я выздоровел… Кого я только не помню, милостивый пан. Через меня проходил Наполеон — уставший, сумрачный, он что‑то съел и у него болел живот. В нужнике вон той хаты он отсидел часа полтора. Если б не желудок императора, мы бы уже давно жили во Франции. Он бы захватил эту землю, и тут была бы какая‑нибудь Бургундия. Но разве можно выиграть войну с плохим желудком?! Когда всё время тянет в нужник? То же самое случилось с Францем — Иосифом, хотя он сидел совсем в другом нужнике, — вы видите хату на краю поля? И знаете, почему у императоров плохие желудки? Я вам скажу — надо питаться дома. А они вечно в походах. Если б они сидели дома и кушали домашнюю пищу, у них бы были отменные желудки и впридачу не было бы войн. Кстати, я думаю, что и у вас плохой желудок, вы не ведёте войн, но вы много путешествуете. Вот вы были в Риме, вы излазили все холмы, и что есть в вашем Риме? Только не перечисляйте мне форум, и Колизей, и бани. Кладбище там есть?
